Азарт отчаяния

Лучше идти от противного. Скажем, кто сегодня сожалеет об исчезновении шумеров – таинственного народа, не имеющего среди современных народов ни одного наследника, говорящего на родственном ему наречии? Великолепной цивилизации, о мудрости и духовной высоте которой мы можем судить по «Эпосу о Гильгамеше»? А если даже кто-то и сожалеет, то столь уж нестерпимо, чтобы это приносило ему сколько-нибудь ощутимые страдания? Шумеры же точно уже ни о чем не сожалеют...

Что же страшного в том, что русский народ исчезнет, а русская речь навеки смолкнет? Жалко русскую литературу? Ну Достоевский, пожалуй, сохранится в английском или китайском переводе: слишком уж в такт его взвинченная, нервная проза ритму современной жизни. А вот размеренной, неторопливой прозе Льва Толстого может не поздоровиться. Что же до других шедевров – остальное человечество и сейчас без них неплохо обходится.

Или кого-то пугает исчезновение русского антропологического типа – всех этих девочек с русыми косами и льняных мальчиков? Помните город Зион из фильма «Матрица»? Так в этническом отношении будет выглядеть человечество будущего в соответствии с современными демографическими и футурологическими прогнозами. Нужно смириться с тем, что человек будущего будет отличаться от нас даже эстетически. Лучше воспользуемся приемом, который Виктор Шкловский называл «остранением». Взглянем на существование русского народа не через слюду обыденного смысла, а сквозь увеличительное стекло вечности.

Тогда не то что с исчезновением одного народа – с гибелью человечества можно примириться. Недоумевал же Отто Вейнингер по поводу «удивительного опасения, для которого самой ужасной мыслью представляется возможность вымирания человеческого рода» («Пол и характер», Часть II, Глава XIV). Действуют же на Западе организации, подобные «Добровольному движению за вымирание человечества» (www.vhemt.org)...

Если же и после этой медитации вы обнаружите на дне своей души росток протеста, то это и есть здоровый национализм – не имеющий ничего общего ни с простоквашей патриотизма, ни с напастью ксенофобии. Трансцендентный национализм, проистекающий из бессознательной уверенности в том, что у каждого народа есть замысел своей судьбы, во исполнение которого он и живет, и созидает.

Вообще порой кажется, что значительная часть стоящих перед человечеством проблем может быть – нет, не решена – попросту снята перенесением их из области этнологии в область этнософии (задача которой, по определению Михаила Эпштейна, «выявить в повседневной, мирской, бытовой, профессиональной, культурной жизни манифестацию бессознательно-сакральных структур, а также определить место каждого этноса в общей эволюции общечеловеческой культуры»). К компетенции этой науки следует отнести и вопрос о трансцендентных мотивах существования того или иного народа.

Как известно, нации гибнут не от ударов, а от соблазнов. Поэтому прежде чем нянчить националистические кулачки и голосовать ладошками, следует подумать о том, что невозможно единство у тех, чья общность начинается и заканчивается процессом потребления.